[Lychia]

Название: Tenebrosi decemiur
Автор: O_ossus Totalus
Бета: _Vikky_
Фэндом: Mир Гарри Поттера
Статус фанфика/перевода: завершен
Размер: макси
Глав: 19
Предупреждения: слэш
Жанр: AU/ Любовный роман
Рейтинг: NC-17
Главные герои: Гарри Поттер, Северус Снейп
Сюжет: Смешно и горько быть твоим - паук попался в паутину. Лишь тот проснется нефелимом, кто был хранителем плохим.

Глава 1-5

lychia.diary.ru/p187316947.htm

Глава 6-11

lychia.diary.ru/p187317089.htm

Глава 12-18

Глава 12


— Гарри, ты ничего не ешь, — мягко упрекает меня Гермиона, заглядывая на кухню в сотый, наверное, раз.

Я вяло ковыряюсь вилкой в рагу – вкусном, но не настолько, чтобы придушить во мне горечь предательства. Едва я прочитал ту книгу, как решение пришло само. Я разбудил Тедди, мы оделись и ушли, не оборачиваясь, из дома, где я стал свободным и желанным.

Но далеко не счастливым.

Тедди упирался и не хотел уходить – мальчик находится на грани нервного срыва. Когда мы вышли на крыльцо, чья-то тень метнулась к нам. Аппарируя, я едва успел задать направление – но куска мяса с бедра я все-таки лишился. Мне повезло, что в последний момент я подумал о Гермионе – и упал, обливаясь кровью, в ее гостиной. Гермиона быстро вылечила меня, а что самое главное – выслушала. Я ей честно признался, где прятался. Но не сказал, почему ушел.

— Гарри, — Гермиона садится рядом и притягивает меня к себе – как ребенка. – С Тедди все будет в порядке. Я посоветовалась с маггловскими психологами, и они говорят, что при навязчивых слуховых галлюцинациях…

— Это… не… слуховая… галлюцинация! – чеканю я каждое слово. – Это Зов! И Тедди слышит его всегда, понимаешь? Магглы ничем не смогут помочь волчьему богу, оказавшемуся в теле шестилетнего ребенка!..

— Куда ты теперь? – Мерлин, она так смотрит на рагу, что я начинаю опасаться насильного запихивания вилки в рот. – Нельзя же вечно бегать…

— Можно, пару дней мы поживем здесь? – голос подводит меня, и я почти шепчу. – У меня не так уж много вариантов, куда бежать. Когда станет опасно, мы с Тедди уйдем к Невиллу и Луне, а оттуда… Я заказал билеты в Гренландию. Посмотрим, умеют ли оборотни плавать.

— Ты думаешь, оборотней нет в Гренландии?

— Они везде есть, — отзываюсь я. – Будем кочевать по миру, пока Тедди не сможет контролировать Зов. Оборотни не решатся напасть – Тедди как-то контролирует их активность – но Зов я обману, костьми лягу, но обману…

— Тедди спрашивал о тебе, — Гермиона приглаживает мою взъерошившуюся челку. – Он недоволен чем-то. Но мне не говорит. Тебе необходимо поговорить с мальчиком.

— Да, — отрешенно киваю я. – Конечно. Спасибо, Гермиона.

Когда я вхожу в комнату к Тедди, он сидит на диване, забравшись на него с ногами, и угрюмо смотрит в одну точку. На меня не обращает ни малейшего внимания.

— Тед Ремус Люпин, — плюхаюсь рядом с мальчиком и прижимаю маленькое тельце к себе. – Как ты?

— Отвратительно, — буркает Тедди и отворачивается.

— Опять Зов допекает? – допытываюсь я.

— Нет, — односложно отвечает Тедди.

— Тогда в чем проблема?

— В тебе.

У меня глаза на лоб лезут, а Тедди, кажется, прорывает – он отталкивает меня довольно ощутимо, а в глазах у него собираются слезы:

— Сколько можно, пап? Сколько можно бегать?

— Ты же сам понимаешь, что мы не можем долго оставаться на одном месте, — пытаюсь объяснить я. – Те оборотни…

— Да плевать я хотел на оборотней! – злые слезы текут по щекам мальчика, и чувствую, скоро он начнет топать ногами. – Папа, за что ты бросил дядю Северуса?

У меня отвисает челюсть.

— С чего ты взял, что я бросал его?

— Ты даже не попрощался! – хныкает Тедди. – Ты с ним даже не попрощался! А он болен! Он звал тебя во сне! Его «Гарри, Гарри» перебивали даже Зов, когда я не мог двигаться!

— Тедди…

— Мой папа, настоящий папа, вернулся к маме – и умер вместе с мамой. А ты бросаешь дядю Северуса просто так!

— Тедди, но он же мужчина! – применяю я последний аргумент.

— И что? – кажется, Тедди сейчас просто ударит меня. – Тебя никто не будет любить так, как он! Он же твой ангел-хранитель! Ты сам мне говорил! Ты мне врал! Врал!

Тедди окончательно теряет самообладание и самозабвенно ревет на моем плече. Осторожно обнимая вздрагивающего ребенка, думаю: «Ты даже не представляешь, насколько ты прав, маленький…»

Чтобы уснуть, мне приходится глотать валерьянку – события последних нескольких дней просто убивают меня. Тедди надежно прижат к боку – и спит мертвым сном, наревевшись.

Мне снится странный сон – худой, темноволосый мужчина с волосами до поясницы и огромными, нереальными какими-то крыльями, похожими на птичьи, зовет меня по имени и ищет, ищет в переплетении коридоров. Я стою совсем рядом – стоит потянуть за ручку ближайшей двери, но не могу даже подать голос. Крылатый зовет, зовет беспокойным голосом, в котором звенит отчаяние и страх, но я молчу. Я не могу откликнуться.

Мужчина поворачивается ко мне, и я вижу его сквозь ставшее вдруг прозрачным полотно двери. Он смотрит на меня, но не видит. Черные, адски черные глаза прожигают во мне дыру, но не узнают. Его руки тянутся ко мне, но не могут ухватить. Мужчина отшатывается от двери и, сгорбившись и сложив свои могучие крылья, плетется прочь от меня – по хитросплетению тоннелей лабиринта, где я прячусь от своего ангела-хранителя…

— Гарри… — доносится до меня. – Гарри…

— Гарри, Гарри, да проснись ты! – тормошат меня чьи-то руки, слишком мягкие, чтобы быть руками Северуса. – Тедди пропал!

Судорожно нашариваю очки – и ойкаю от боли. Поднеся ладонь так близко к лицу, чтобы различить расплывающиеся контуры, вижу осколки линз, впившиеся мне в руку и кровь, ручьем стекающую по запястью. Или я, или Тедди раздавили мои очки. Я беспомощен.

Задевая каждый угол на своем пути, врезаясь во все косяки, я выбегаю на улицу и бестолково машу палочкой, пытаясь лучом Люмоса увидеть, куда уходят оборотни с моим мальчиком. Но кусты пусты и безмолвны. Зов увел моего сына в лес, чтобы сделать волчьим богом.

Гермиона вырывает у меня из рук палочку, направляя вверх, когда я уже договариваю непослушными губами «… Кедавра».



Глава 13




Привычно убравшись в лаборатории, решаю совершить вечернюю прогулку и, едва застегивая рубашку, выхожу из дома.

Лето кончается. Дожди все чаще и противнее, и сезон, полный головной боли, маячит впереди. Я никогда еще не чувствовал себя таким больным и несчастным – тело ломит, будто я падал с лестницы, спину прижимает к земле какой-то чугунной плитой, перед глазами частенько все плывет. Но я здоров, как бык – проверял и не раз. Даже не сумасшедший – не хожу по ночам и никого к себе не вожу. Тоже проверял. Так что же со мной творится?

Простыня, запахом своим сводящая меня с ума, теперь хранится в плотном пакете, не пропускающем посторонние запахи. Когда мне становится особенно плохо, я прижимаю пакет к груди и немного отхожу душой и телом. И еще у меня все время чешутся лопатки – аллергия, что ли?

Бледная, мерзнущая на небе луна, безмолвно наблюдает за мной с неба. Я старательно обхожу кусты можжевельника и клумбы с подрастающими на них календулой и ромашкой. Скоро, но не раньше следующего дождя, можно срезать и сушить травы.

В следующий момент я пропахиваю носом клумбу, набирая полный рот этих самых трав – кто-то или что-то сбивает меня с ног. Пересиливая головокружение, переворачиваюсь и вижу над собой мордочку волчонка. Кажется, отрубаюсь.

В себя я прихожу, когда меня по щекам бьют маленькие ладошки. Открываю глаза – надо мной сидит мальчонка лет шести, непонятно, как и откуда возникший, и тревожно смотрит на меня теплыми шоколадными глазами.

— Дядя Север, — тут мои брови изгибаются от удивления, — надо поговорить.

Когда я, не отойдя еще от потрясения, киваю, мальчик поднимается, но сразу же шлепается обратно:

— Дядя Север, — озадаченно шепчет ребенок, — Ножки не идут…

Вздохнув, поднимаю малыша и под мышкой тащу домой. Обложив ребенка одеялами, пою его зельями и водой: воды он выпивает столько, что я всерьез начинаю опасаться за сухость его штанов.

Так, мальчик – оборотень. Это я уже понял. Не могу понять, как он перекинулся обратно, хотя еще луна не зашла? Мальчик явно истощен и обезвожен – не приучен охотиться и пить из лужи, значит… После общения с Грейбеком я начал понимать оборотней и научился отличать свежепокусанных от матерых. Ладошки-лапки изрезаны травой – видимо, долго бежал, но бегать не привык. Интересные дела!

Одет мальчик тоже странно: штанишки по размеру, а вот маечка на нем взрослая. Ребенок стягивает с себя футболку и бесцеремонно сует мне под нос: мол, понюхай!

Не успеваю я возмутиться, как мое обоняние делает стойку, подобно охотничьей собаке. Мой внушительный нос, которого я всегда стеснялся, улавливает среди запахов мокрой земли, свежей травы и детского пота ту самую нотку, от которой я схожу с ума вот уже сколько времени. Это запах того же мужчины.

— Чье? – прижимая футболку к себе так сильно, что вырвать у меня ее, наверное, получится только с сердцем, спрашиваю я. – Чье это? Чей запах?

— Все началось больше года назад, — философски начинает мальчишка, и я оседаю на пол, едва услышав имя, поставившее все на свои места.

Глава 14


— Кингсли, надо искать его, надо его искать, надо… — я нарезаю круги по кабинету темнокожего Министра, чуть ли не воя от отчаяния.

Кингсли, мрачно постукивая кончиком пера по столешнице, наблюдает за мной, давая спустить пар. Как только мой «завод» немного спускается, он вытирает лоб рукой и рявкает:

— А ну, сядь, Поттер!

От неожиданности я действительно сажусь, таращась на Кингсли с отчаянием потерявшего хозяина пса.

— И вот как прикажешь мне искать мальчика, а? – интересуется министр, складывая руки в замок. – Нет, ты не перебивай, а слушай. Зарегистрированных оборотней в Британии… Нет, не психуй, Гарри. Ладно, опустим цифры, только угомонись! В общем, найти среди настоящих волков и ликантропов хотя бы округа Лондона одного маленького волчонка, который еще и не хочет, чтобы его нашли – это все равно, что искать черную кошку в темной комнате, особенно, если ее там нет.

— У тебя выпить есть? – меня колотит, как в ознобе. – Виски или абсент… Чтобы сразу вынесло!

Кингсли усиливает голос Сонорусом и кричит секретарше:

— Сливочного пива две бутылки и бутерброд с сыром, ветчиной и корнишонами!

— Сливочного пива? – захлебываюсь я.

— Гарри, ты же не умеешь пить, — мягко осаживает меня Кингсли. – Не помнишь что ли, когда тебе дали понюхать пробку от огневиски, ты чуть не пошел голым на столе стриптиз танцевать? Впрочем, я сильно подозреваю, что Джордж Уизли приложил к этому свою руку. Так или иначе, я на работе, и ничего, крепче сливочного пива, ты не получишь.

— А бутерброд? – нелепо спрашиваю я.

— О, бутерброд для меня, — белозубо ухмыляется Кингсли. – Я с тобой ничего до сих пор в рот не клал. Итак, говоришь, Тедди сбежал ночью?

— Мы с Гермионой даже не успели увидеть, кто его увел…

— Только не заводись снова! – предупреждает министр, уловив в моем голосе панические нотки. – Найдем пацана, Куда он мог пойти?

— Куда угодно. Следуя за Зовом, он ничего не видит на пути. Прет, как танк.

— Значит, будем обшаривать радиус в три мили. Направлю ребят. Гарри, ты не подумывал о том, чтобы… Не знаю… Показать малыша колдомедикам?

— А толку? – я одним махом выхлебываю бутылку пива и кашляю. – Что они нового скажут?

— Ты уверен, что это не опухоль мозга или сдвиг психики? – допытывается министр.

— Кингсли, не каркай!

— Ладно, я понял. Ты иди, выспись, на тебе лица нет. Да, пиво можешь взять с собой.

Едва я встаю с насиженного кресла, как дверь распахивается так резко, что деревянную аккуратную ручку просто разносит в щепки от удара о стену, а одна петля срывается. В кабинет Кпнгсли, злой, как черт, влетает…

— Снейп! – Кингсли уже стоит с палочкой наизготовку. – Как ты… Охрана! Охрана!

— Я тебе покажу охрану, — рычит Северус, как дикий зверь. – За пацаном присмотри! На ресепшене оставил!

Я, оттолкнув Кингсли, несусь к ресепшену, где на вращающемся стуле, скучая, сидит Тедди – живой и здоровый. После долгого ощупывания и обниманий заблудшего сына сильные руки Северуса поднимают меня чуть ли не в воздух:

— А теперь, — свистящим шепотом выговаривает Северус, — ты выйдешь со мной из здания… Да, пойдем, медленно, мы старые знакомые, вышли на прогулку, ты мило беседуешь со мной о квиддиче… Здравствуйте, мэм. Отличная шляпка. Мы выходим, заходим за угол… Да, все в порядке, мадам, мальчику стало дурно от духоты… Аппарируем! И Мерлин тебя упаси изменить направление.

Мы приземляемся прямо в спальню Северуса, и он толкает меня на кровать. Я тяжело плюхаюсь, едва не прикладываясь затылком о стену, и смотрю, как он рвет на части какой-то полиэтиленовый мешок, в котором оказывается простыня.

— С твоей стороны, Поттер, — звеня от ярости, выговаривает Снейп, — было очень неразумно оставить мне свой запах. Зная, что зельевар различает сотни оттенков запахов даже с насморком. Если бы не твой пацан, который по лесу ночью мчался ко мне, не зная ни дороги, ничего – только мой запах и карта звездного неба над головой – я бы, наверное, сдох где-нибудь под забором на той неделе. Сдох бы от тоски, Поттер.

— Северус…

— Я не понимаю, в чем проблема? – рявкает Снейп. – В том, что ты гей?

— Северус…

— Или в том, что я – Северус? Или наш Герой стал настолько неразборчив, что ему все равно, с кем и где?

— Не говори так! – вскидываюсь я, но падаю обратно, больно ударившись задницей. – Я о тебе думал, между прочим!

— Обо мне? – голосом, не предвещающим ничего хорошего, тянет Снейп. – Обо мне… Значит, это обо мне ты думал, когда оставил ту книгу прямо на полу библиотеки? Как долго я бы не заходил туда, Поттер, если бы не твой пацан, лап не пожалевший ради приемного папаши? Это обо мне ты подумал, когда ушел, даже записки не написав? Это обо мне ты так подумал, когда мне Обливиэйт накладывал?..

— Северус…

— Заткнись, — рычит Снейп, наваливаясь на меня и грубо раздвигая коленом ноги. – Заткнись, Поттер. Чувствуешь это? Да, именно там, не ерзай, только хуже станет. Ты хочешь меня. Я хочу тебя. Так, черт возьми, в чем проблема? В том, что у меня на спине растут крылья? Не вопрос!

Снейп сбегает вниз и мгновенно возвращается – только теперь за его спиной колышутся два роскошных черных крыла, а в руке угрожающе зажат нож. Северус торжественно вручает нож мне и поворачивается спиной:

— Руби! – рявкает он, бухаясь на колени – я почти могу уткнуться носом в перья. – Руби мне крылья, Гарри! Один раз ты их уже почти сломал, так что переживу. Что ты застыл? Крови испугался?

— Я не хочу! – кричу я, отбрасывая нож. – Я не хочу, не хочу!

— А, то есть тебе просто неудобно обнимать меня во время секса? Так я могу и убрать их. Хоп – смотри, нет крыльев! Спрятал! Нет проблемы, Поттер!

— Ты все не так понял…

— Меня, значит, берег? Подопечный, блин! Да мне плевать! Я сдохну от боли и потери крови, у меня вырвут крылья, но лучше так, чем жить и мучительно вспоминать – что такого родного ты забыл? Почему твоя постель пахнет так, что на запах стоит просто колом? Почему ты ночью кричишь незнакомое имя?

Он поворачивается, утыкается лицом мне в колени и тяжело дышит:

— Ты мне нужен, понял? – севшим после криков голосом выговаривает Северус. – И плевать, что я нефелим. Я даже не знал, пока ты ту книжку не достал. Мама не говорила ничего. А насчет наказания – пускай. Я уже один раз умирал. А ты так и вовсе дважды. От тебя даже Авада отскакивает.

Он поднимает измученное, помятое лицо – и я не могу, не могу, мир рушится вокруг меня, когда его ладони медленно скользят от коленей вверх, мягко раздвигая ноги, чтобы через несколько секунд мужские губы уткнулись мне в пах прямо через слои одежды. Он просто дышит, наслаждаясь моим запахом. А его руки.. Руки… Они ложатся мне за поясницу, сжимая до хруста, до боли, заставляя проклинать себя за свое поведение, заставляя всхлипнуть и выгнуться, когда длинный нос, приподнимая майку, утыкается в пупок.

— Гарри, — шепчет Снейп низким, хриплым баритоном, прихватывая зубами кожу живота. – Мне не нужны крылья. Ни светлые, ни темные. Просто не уходи больше… Хотя бы так не уходи. Если надоем… Я просто хочу помнить…

— Мы не можем, — умоляюще шепчу я, отталкивая его голову. – Я не могу. Я убью тебя!

— Пусть, — покорно соглашается Северус, носом скользя вверх и поднимая футболку. – Умру счастливым.

— Нет, нельзя, — вздрагиваю я, когда ласковые губы прихватывают горошинку соска, а потом утыкаются в ямку между ключиц. – Нам нельзя.

— Мне можно все, что я сам себе не запрещаю, — жаркие руки снимают с меня футболку, а потом скользят по спине – широкие, сильные ладони с немного огрубевшими от пестика пальцами.

— А… как… же… твои… крылья? – шепчу я, уже поддаваясь на невыносимо нежные ласки драгоценных губ.

— Открою вам тайну, мистер Поттер…

Губы снова скользят вниз, к паху, и – Мерлин, Мерлин! – он зубами расстегивает ширинку!

— Я сижу на полу, — обжигающе шепчет Снейп, зубами стягивая с меня белье, а я могу только привстать, чтобы помочь ему: не могу сопротивляться. – Ниже падать уже просто некуда…

— Тебе когда-нибудь говорили, что одним своим голосом ты способен совратить святого?

Голодные губы захватывают мою плоть в плен…

— Нет, мистер Поттер, — через пару движений языка поднимает голову Северус. – Не говорили. Так и вы не святой, верно?

Сдаюсь. Я буду хоронить его завтра, но сегодня он – мой.

Откидываюсь на подушки и позволяю красивому рту развращать меня.

Глава 15


— Если бы мама вела дневники… — я шарю по книжным полкам, пытаясь найти какие-нибудь вещи, принадлежавшие матери. – Если бы она хоть что-нибудь мне оставила…

— Оставь, — тихо советует Гарри. – Уже ничем не помочь…

После волшебной ночи наше утро превратилось в ад. Проснулся я оттого, что Гарри сидел на кровати и покачивался взад-вперед, а на лице его был написан такой ужас, что сердце защемило. Сначала я не совсем понял, что такого случилось: вроде я живой и вполне себе материальный, но стоило мне окликнуть его…

Глаза, сводившие меня с ума во всех смыслах этих слов, были мертвыми. Люди, различающие что-то перед собой, так не смотрят – рассеянно и сквозь тебя, будто на стену, находящуюся позади. Он даже не щурился, пытаясь разглядеть меня. Просто смотрел насквозь.

Удивительно, что у нас обоих не случилась истерика. Наказание за ночные страсти было даже мягче, чем нам обещала книга о нефелимах, но кто мог ожидать, что фраза: «Наказание за ослушание – смерть» относится к подопечному, а не к хранителю?

Слепота Гарри была предупреждением.

Я осторожно отвел его в библиотеку и сейчас судорожно ищу хоть какие-нибудь сведения о нефелимах, кроме той книги, что читал Гарри – в ней никаких объяснений нет. Гарри сидит молча, оцепенев от внезапно навалившейся темноты, сложив руки…

Ох, мне было бы лучше, если бы он орал. Орал, истерил, бил посуду об пол и мою голову, если бы решил порешить меня, отрезать или оторвать крылья, но такого молчаливого смирения я не-хо-чу! Гарри даже не упрекнул меня – зря я вчера сказал ему, что он не святой…

— Сейчас, сейчас… — я разговариваю сам с собой, лишь бы не было гнетущей тишины, лишь бы Гарри слышал меня и знал, что я рядом, что я борюсь за его глаза, бестолковыми мутными хризопразами глядящие на меня.

— Хватит, Северус, — опять просит Гарри. – Я ни о чем не жалею.

— Черт бы побрал твое всепрощение, Гарри! – рявкаю я, бухаясь рядом с ним и порывисто обнимая. – Моя похоть искалечила тебя, а ты…

— А я просто рад, что ты жив. В конце концов, это означает, что еще минимум одна ночь у нас с тобой есть, — невесело усмехается Гарри, глядя сквозь меня.

— Нет, — твердо отвечаю я. – Больше я к тебе не прикоснусь. Ты нужен мне живым. Мы сварим тебе зелье, точно! Есть же зелья, возвращающие зрение!

— Мадам Помфри сказала, что мои глаза невозможно вылечить, — вздыхает Гарри. – Думаешь, мы не пытались?

— Ничего, я изобрету что-нибудь новое, — пытаюсь говорить уверенно, но голос предательски срывается. – Гарри, ты совсем ничего не видишь?

Гарри качает головой и тянется ко мне за поцелуем, но промахивается и утыкается губами куда-то в ухо. Я обнимаю его и чувствую, как по моей спине течет что-то горячее и пахнущее солью и железом.

— Ты в порядке? – настораживается Гарри, почувствовав, что я напрягаюсь.

— Да, — я зарываюсь носом в чудесно пахнущие волосы. – Все в порядке.

«Все в порядке. Это всего лишь кровь».

Странно, что проведя столько лет своей жизни в окружении реторт и пробирок, котлов и всяческих магических и немагических ингредиентов, я еще не возненавидел Зелья. Я их очень даже люблю, хотя меня и веселили слухи о том, что страшный и сдвинутый на зельях профессор на завтраке пишет вилкой по тарелке с кетчупом рецепты новых ядов. Сейчас я судорожно выискиваю чернику и остальные составляющие восстанавливающих зрение зелий по шкафам. Черт возьми, белладонны нет. Это конец.

— Северус, что? – интересуется Гарри, услышав, как я резко хлопаю дверцей. – Чего-то не хватает?

— Мозгов у меня не хватает, — бессильно злюсь я. – Белладонна вся вышла, и я не могу ее купить – в Косом переулке появляться мне запрещено.

— Плохо, — сникает Гарри. – Хотя… Северус, я думаю, мы можем решить этот вопрос! Конечно, если ты немного успокоишься…

— Я спокоен, — выдыхаю я. – Я спокоен, как слон.

«Я готов взорваться от ненависти к себе, но ради тебя буду спокоен, как слон», — уточняю я про себя.

— Тогда дай мне палочку, пожалуйста.

Когда я протягиваю ему мою палочку, Гарри легко, будто и не находится сейчас в ужасающе пугающей тьме, создает сияющего патронуса:

— Найти Невилла Лонгботтома. Мне срочно нужна белладонна, Невилл. Каминная сеть открыта, Паучий тупик, 13. Я ослеп.

Когда патронус покидает лабораторию, моих сил хватает только на то, чтобы опуститься на небольшой стул около горы котлов.

Почему, скажите, почему?

Вместо оленя Гарри Поттер, сам не зная того, наколдовывает летучую мышь…

Лонгботтома слишком долго нет, и я уже начинаю придумывать страшные кары бывшему студенту-тугодуму. Гарри напряженно молчит, нервно выпрямившись, и походит скорее на осужденного перед казнью. Такое ощущение, что его вот-вот поведут на эшафот, где опустят на шею мертвую петлю…

От таких мыслей мне становится даже дурно. Гарри будто чувствует мое состояние и натянуто улыбается, поворачиваясь ко мне, но глядя немного левее, чем нужно.

Не в силах выносить это гуттаперчевое лицо, прижимаюсь губами к его отзывчивому рту. Дикая боль пронзает мои лопатки, кажется, по спине снова течет кровь. Но я не подаю вида – только исступленно целую, слегка прикусывая, проводя языком по губам и жадно толкаясь в рот…

Кряканье разбившегося о пол горшка заставляет нас вздрогнуть и отлепиться друг от друга.

Посерев, возвышаясь над черепками и горкой земли, в которой, опустив листочки, виднеется белладонна, стоит Невилл Лонгботтом и держится за сердце. А за спиной его маячит два белоснежных крыла.

— Невилл? – угадывает Гарри. – Невилл, это не то, что ты подумал! Точнее, это то, но не совсем…

Лонгботтом смотрит на меня с таким выражением лица, будто застал меня на кладбище приносящим в жертву невинного младенца. Он не просто белый, он бледный, в тон крыльям, невесомо развевающимся за его спиной. Крылья светятся каким-то неземным светом, каждое перышко…

— Северус? – пугающим шепотом спрашивает Гарри. – Почему Невилл молчит? Что он делает?

— Седеет, — ляпаю я первое, что приходит в голову, и чувствую, что не так уж далеко от правды.

Лонгботтом выпивает недельный запас валерьянки, прежде чем относительно приходит в себя. Белладонна, спасенная мною в достаточном количестве, уже опущена в котел, и я мечусь по лаборатории, которая, кстати говоря, никогда еще не была проходным двором настолько, и добавляю в зелье то капельку сока черники, то кусочек мандрагоры. Вдохновение ключом бьет из меня – похоже, я все-таки смогу изобрести Идеальное снадобье, которое у каждого зельевара бывает одно в жизни – как первая любовь.

Гарри и Лонгботтом сидят на спешно наколдованной скамеечке, в руках недотепы-героя бутылка вина, которую он подозрительно быстро опустошает. И ведь не пьянеет же! А по виду Лонгботтома не скажешь, что ему и ведра мало, чтобы окосеть.

— И… давно вы вместе? – откашливаясь, произносит Лонгботтом, старательно не глядя на меня.

— И давно ты ангел? – отвечаю вопросом на вопрос я, кидая в котел шалфей и убавляя огонь.

— Ну, силы Светлого проснулись у меня еще на четвертом курсе, — неосторожно махнув рукой с бутылкой, отвечает Лонгботтом. – А подопечного мне дали только к концу Войны.

— Невилл, я всегда знал, что ты особенный, — Гарри пытается одобрительно похлопать Лонгботтома по плечу, но попадает по крылу, отчего у бедняги вылезают глаза.

Однако Лонгботтом мужественно молчит, чтобы не огорчать ничего не видящего друга. Вот уж поистине ангельское терпение!

— Я подозревал, что Вы нефелим, профессор, — Лонгботтом трет лоб рукой. – Но что темный хранитель и мой лучший друг…

Застываю над котлом, опоздав бросить траву-пересмешник, отчего чуть не запарываю зелье:

— Что? Ты видишь мои крылья?

— Ангелы и нефелимы видят крылья друг друга… Честно говоря, я догадывался, что Вы нефелим. Присутствие Темных всегда болезненно для Светлых, а Вы умудрялись каждую пару Зелий доводить меня до нервного срыва, — Лонгботтом немного истерично хихикает и отводит взгляд. – Наверное, мне стоило рассказать Вам. У Вас были все шансы стать ангелом, пока Вы не убили Дамблдора.

— Только не говори, что Дамблдор был хранителем, — бурчу я. – Все эти его «мой мальчик», «Любовь сильнее всего…»

— Нет, он просто был очень добрым. Земных ангелов не так много, как кажется, — «радует» меня Лонгботтом. – А нефелимов гораздо больше.

— Откуда ты все это знаешь? – не выдерживаю я. – Если ангелов так мало, кто тебе рассказал все?

— Для Светлых информация идет прямо оттуда, — Лонгботтом показывает глазами в потолок. – А Темные вынуждены довольствоваться книгами, не всегда, кстати, верными. Например, пишут, что нефелим и «подопечный», если можно так выразиться, ненавидят друг друга подсознательно…

— Но я и Северус ненавидели друг друга… — тихо говорит Гарри, а я хочу провалиться на месте.

— Ну, это оттого, что Темные не умеют сдерживать свою природу в узде. Но к «подопечным» нефелимы относятся спокойно. Даже помогают изредка.

— И почему тогда я – темный, а ты – светлый, если я тоже по логике должен помогать Гарри, а не ненавидеть его?

Лонгботтом переводит удивленный взгляд с Гарри на меня и вдруг улыбается:

— А, то есть вы решили, что Гарри ваш «подопечный»?

— А разве не так? – Гарри с надеждой вцепляется в крылья Лонгботтома, снова промахнувшись мимо плеч.

— Конечно, не так. Иначе… эм…— Лонгботтом густо краснеет. – Ну, вы бы оба погибли после… м… ну, ты понимаешь!

— Ага, — саркастично замечаю я. – А не с подопечными что, «нутыпонимаешь» не смертельно?

Лонгботтом молчит, а я чувствую, что спросил что-то не то. Зелье тихо побулькивает, становясь прозрачным, а я испытываю необыкновенный подъем настроения: получилось! То самое Идеальное зелье!

— Не поможет, — констатирует Лонгботтом, глядя, как я набираю зелье в фиал.

— Да что Вы понимаете в зельях, — огрызаюсь я: каркает ведь под руку!

— Нефелимы ядовиты для людей и ангелов, — тихо отвечает Лонгботтом, виновато улыбаясь. – От этого яда существует только одно противоядие: добровольно подаренная кровь Светлого… У вас есть нож, сэр?

Во рту у меня пересыхает. Протягиваю Лонгботтому тонкий серебряный ножик, не веря до конца – он отдаст свою кровь?

— Острый, надеюсь? – немного побледнев, спрашивает Лонгботтом, придирчиво осматривая лезвие.

— Моими ножами можно делать операции, — немного оскорбляюсь я.

Лонгботтом закрывает глаза и, подойдя к котлу, резко полосует себя по предплечью ножом, не заботясь о направлении пореза. Чуть ли не потоком хлынувшая кровь льется в котел, окрашивая его прозрачное содержимое в алый цвет. Простояв так минуту, Лонгботтом начинает шататься.

— Залечить? – я стою с палочкой наготове.

— Не стоит, — с трудом выговаривает Лонгботтом и проводит ладонью по исполосованному предплечью.

Рана мгновенно затягивается.

— У тебя было бы большое будущее в медицине… — завистливо протягиваю я.

Мне кажется, он сейчас скажет что-нибудь умное, вроде «Ангелам запрещено лечить кого-то, кроме себя и подопечного», или «Наш талант не продается», но Лонгботтом виновато улыбается:

— Крови боюсь после Войны. Паника начинается. Гарри придется пить ваше зелье каждый раз, как у вас… ээм… ну вы понимаете.

— А чей же тогда хранитель Северус? – подает голос Гарри, до сих пор сидевший тихо. – Если не мой?

— Драко, — улыбается Лонгботтом и подходит к окну. – До свидания, Гарри, профессор Снейп…

Лонгботтом без усилий перемахивает через подоконник, и подбежав к окну, я вижу, как в небе медленно тают очертания пушистых белоснежных крыльев, которые просто не могут принадлежать птице.

Если конечно, она не размером с фестрала.

Возвращаюсь к Гарри и с замиранием сердца даю ему выпить смесь зелья и крови. Некоторое время он смотрит на меня, не веря, потом опускает взгляд на свои ладони, поворачивая их и так, и эдак, и вдруг кидается мне на шею:

— Вижу! Вижу тебя!

По щекам Гарри бегут слезы облегчения – тьма перед глазами рассосалась и больше не мешает. А я обнимаю его так крепко, что рискую сломать ребра.

Руки Гарри так ласково гладят меня по груди и плечам, что я кусаю губы – нам больше нельзя заниматься сексом, если я не хочу повторения беды.

А с другой стороны…

У нас же еще целый котел зелья?

Гарри вцепился в меня так крепко, что мне приходится аппарировать нас прямо в спальню. Ели нам нельзя близости, то от ласк он точно не откажется.

Уж я-то постараюсь.

Глава 16


— Обниматься совсем не мерзко, если меня обнимаешь ты, — замечаю я, легкими движениями пальцев поглаживая знаменитый римский нос Северуса.

Тот довольно жмурится – игра ему нравится. Его руки крепко обнимают меня за плечи и иногда принимаются путешествовать вверх-вниз по спине и легонько сжимать ягодицы.

— Тебе не нравились прикосновения? – знакомое движение брови почему-то умиляет меня настолько, что хочется зацеловать Северуса.

— Не нравилось. У всех студентов Гриффиндора есть одна общая отвратительная черта: они хватают друг друга, обнимаются, хлопают по плечу, и даже не спрашивают, как человек относится к этому. А меня вот озноб пробирает от такого. У Джин, например, потеют ладони, и зачастую оставляют два мокрых отпечатка на рубашке.

Я замечаю, что Северус недовольно напрягается, услышав имя Джинни, и он немного крепче прижимает меня к себе.

— Собственник, — констатирую я, закидывая ногу на обнаженное мужское бедро.

— Как так вышло, что ты до меня был невинным? – Северус прикусывает язык, понимая, что сболтнул лишнего.

Раньше я бы возмутился, услышав подобный вопрос. Но злиться на Северуса невозможно, и я отвечаю:

— Ну, пока я не победил Волдеморта, мне было не до этого. А с Джинн мне просто не хотелось. Собственно, она и не настаивала – Джинн совершенно не хотела детей, да и миссис Уизли до сих пор оплакивает Фреда.

— А другие мужчины? – опять ляпает Снейп. – Слушай, ты просто ходячая фляжка с Веритасерумом. О чем подумаю, то и говорю.

Показываю Северусу язык:

— Я не хотел с кем попало. А потом с Тедди приключилась такая беда, и мне пришлось забыть о себе.

Хитро улыбаюсь, глядя на недоверчивое выражение лица Северуса:

— А я знал, что ты бисексуал.

— Откуда? – давится воздухом Северус.

— Три бутылки вина, выпускной и Хагрид – находка для Интерпола. Выдаст все, что скрывают учителя, да еще и от себя добавит. — Да не мог он знать, — Северус недовольно дергается. – Черт. Мою ориентацию обсуждают с лесником. Хорошо, что я мертв.

— Почему ты не захотел рассказать людям, что ты жив? – тихо спрашиваю я, пробегаясь пальцами по ключицам Северуса. – Многие считают тебя героем.

— Потому, что ты болтун, Поттер, — фыркает Снейп. – После книжонки Скитер я не покажусь на глаза никому, кроме Визенгамота, и то в лучшем случае. «Глаза Гарри Поттера – тайная любовь Северуса Снейпа. Что это — нежные чувства или коварный план?». Вот выковыряю у тебя глаза, положу в баночку и буду на них любоваться. А остальное распродам на органы.

Северус некоторое время молчит, а потом разражается хохотом:

— Нет, так я точно почувствую себя маньяком.

— А ты и есть маньяк. Ты кусался, как волк, — хихикаю я, — хотя ненавидишь волчат.

— Ну, одного смелого волчонка я уже перестал ненавидеть, — хмыкает Северус. – Кстати, я удивлен. Тедди уже второй день не рядом с тобой, а ты еще не роешь копытом землю, как разъяренный кентавр.

— Он с Кингсли. От Кингсли даже муха не сбежит, — уверенно отвечаю я. – Он присмотрит за Тедди. Мы имеем право пару дней побыть наедине.

Осторожно касаюсь бедра Северуса ладонью, провожу по ноге пальцами, а потом обратно – к плечу.

— Мягкий, — шепчу я, не в силах говорить громко.— И совсем не холодный..

— Старый и страшный, — фыркает Северус, впрочем, не препятствуя моим приставаниям. – А еще Темный, злой и ядовитый.

— И ничего-то после Хогвартса не изменилось, — поддразниваю я, прежде чем поцеловать Северуса так, что весь воздух из легких исчезает в никуда.

Драгоценные руки с длинными пальцами, которым позавидовал бы скрипач, ложатся на мою задницу и скользят между ягодицами. Я ахаю, выгибаясь: нет, мне определенно есть, за что быть благодарным мрачному хобби Северуса!

— Се-вер… — шепчу я, когда неугомонные пальцы проникают в меня. — Нам нельзя…

— Вот еще, — и от следующего прикосновения я уже поскуливаю. – Раз ты не мой подопечный, значит, можно. И вообще, ты первый, кого я морально не убил за сокращение моего имени.

— А что такого? Охх!

— Твоя мать звала меня Севом… И я не хочу об этом вспоминать. Иди-ка сюда….

Когда мы снова отлепляемся друг от друга, простыни под нами можно выжимать. Я с восторгом всматриваюсь в лицо Северуса, немолодое, уже покрытое сеточкой морщин, но такое умиротворенное, такое родное, и понимаю – этот человек был создан, чтобы его…

Я обрываю себя на середине мысли.

Рано.

Мы приятно нежимся в постели, наслаждаясь брызгами дождя, долетающего через открытое окно до нас, разгоряченных и уставших. Мы почти уже дремлем, поэтому сову, кружащую над нашим ложем, замечаем, только когда та недовольно роняет письмо прямо на лицо Северусу. Письмо начинает дымить, и я, догадавшись, что последует за этим, быстро распечатываю его и подбрасываю вверх.

— Гарри! – голосом Кингсли вещает вопиллер. – Я нашел информацию о Зове! Подробности при личной встрече. Я в своем кабинете. Можешь взять с собой Снейпа, если хочешь.

— Скоро весь мир узнает, что Гарри Поттер встречается с Северусом Снейпом, — недовольно бурчит мой мужчина, натягивая штаны. – Я предпочел бы оставаться «мертвым» столько, сколько пожелаю.

Оставляю язвительный ответ на потом и тащу Северуса к камину.

Первое, что я вижу, когда вхожу в кабинет Кингсли, это вихрь из рук и ног, кидающийся мне на шею с радостным воплем: «Папа!». Кингсли только слабо кивает в знак приветствия – по тому, как он держится за голову, сразу понятно – Тедди зря время не терял.

— Это что? – с подозрением спрашивает Северус, оглядывая выстроившиеся вдоль стены коробки.

— Контрабанда, — тихо отвечает Кингсли. – Сигареты пытались вывезти под видом «Берти-Боттс». Мистер Снейп, у Вас не найдется чего-нибудь от головы?

— Топор? – хмыкает Северус, извлекая из мантии фиал.

— И как Вы не гремите при ходьбе, — Кингсли с опаской пробует зелье и выпивает залпом. – А Гарри говорил, что все Ваши зелья на вкус хуже гноя бурбонтюбера.

Мучительно краснею под пристальным взглядом антрацитовых глаз:

— Давно дело было…

— Для себя варил все-таки, — ухмыляется Северус. – Может, к делу?

— Точно, — оживляется Кингсли. – Вот. Читайте.

Кингсли через стол бросает мне какие-то распечатки и я углубляюсь в чтение…



«В древнем Египте жители Сиута почитали бога-волка Упуата, имя которого означало: “тот, кто открывает дорогу”. Это было воинственное божество, которое принесло победу правителям северного Египта. С тех пор во время религиозных праздников и торжественных церемоний впереди, всегда несли щит с изображением волка. Позднее греки, обосновавшиеся в Египте, дали Сиуту имя Ликополис, то есть “город волка”

Каждые 500 лет Ликополис выбирает себе нового волчьего бога из числа ликантропов. Город посылает Зов, как только почувствует пробуждение силы в своем избраннике. Чем ближе город к новому богу, тем сильнее Зов…»



— Не понимаю, — не дочитывая, бросаю бумаги на пол я. – Что это значит?

— Это значит, что не надо препятствовать Тедди! – торжествующе говорит Кингсли. – Просто позвольте ему пройти тот путь, который уготован ему – пройти самому, переплыть реки и одолеть бурелом. Ликополис все равно заполучит его, а отпустив Тедди, вы хотя бы сможете пойти следом и помочь, если что-то пойдет не так.

— Ни за что, — отрезаю я. – Никогда. Подождем, пока Ликополис снова скроется.

— Он не скроется, пока не получит свое, — пытается переубедить меня Кингсли.

— Ни за что! Лучше я увезу Тедди подальше. Чем он дальше от Ликополиса, тем ему будет лучше.

Я нервно иду к возвышающимся башнями у стены коробкам и вскрываю одну, доставая себе сигареты. В жизни никогда не курил, но сейчас мне очень нужно успокоиться – а курение, говорят, успокаивает. Кингсли и Снейп молчат, не мучая меня бесполезными увещеваниями, пока я прикуриваю от палочки.

Набираю полный рот дыма, и тут Снейп подпрыгивает на своем стуле и, указывая мне за спину, испуганным тоном произносит:

— Директор МакГонагалл?

Оттого, что я резко вдыхаю, у меня слезы текут из глаз ручьем, я кашляю, задыхаясь дымом, а Северус и Кингсли веселятся, глядя на меня, давящегося сигаретой:

— Не будешь курить? – вопрошает меня Северус, готовя палочку. – Анапнео.

Когда я, наконец, могу нормально вдохнуть, у меня будто мозги прочищаются вместе с горлом, но я все равно упрямо качаю головой. Кингсли возводит очи к небу, будто удивляясь беспросветной тупости Гарри Поттера, а Северус закрывает глаза ладонью. Проведя еще десять мучительных минут в борьбе с собственной совестью, я сдаюсь:

— Ладно, ХОРОШО. Но если с Тедди что-нибудь случится…

— Ничего с ним не случится, — улыбается Кингсли. – У него папа – Гарри Поттер.

— Вот почему за ним и нужен глаз да глаз, — бурчу я, прежде чем аппарировать с Тедди в Паучий тупик.

Через некоторое время за нами следует и Северус.

Ночью я не могу уснуть. Все сижу и смотрю на сладко сопящего Тедди, а в моей голове бьется одна лишь безумная надежда: «Вдруг обойдется?»

Когда Тедди в четыре часа утра внезапно перекидывается и выскакивает в распахнутое настежь окно, я понимаю, что основная моя проблема по жизни – недостаток чудес в организме.

Я едва успеваю растолкать Северуса и схватиться за метлу, еще вечером присланную мне Гермионой. Когда мы – я на метле и Северус без метлы – летим за Тедди, с трудом выслеживая его с помощью чар в темноте, мне кажется

Глава 17


Мы летим долго, и я уже начинаю волноваться за Гарри, мертвой хваткой вцепившегося в рукоять метлы. Ночью довольно прохладно, я опасаюсь, как бы от постоянного встречного ветра он не заболел. Тедди мелькает внизу, указываемый нам яркой звездочкой чар – он мчится так быстро, как обычно не бегают создания из плоти и крови.

— Летать на самом деле здорово! – несмотря на ветер, от которого даже дышать трудно, кричит мне Гарри. – Это совсем не похоже на квиддич!

— Рот закрой, связки простудишь! – отзываюсь я, пытаясь не отвлекаться от контролирования полета.

Раньше это было куда сложнее, а сейчас мне достаточно не смотреть вниз. Наверное, проснувшееся наследие помогает мне…

— Ты крыльями машешь, Северус!

Поднимаю глаза вверх – на самом деле, крылья, которые я до сих пор прятал, развернулись и мерно вздымаются, помогая мне.

— Я похож на взлетевшую курицу, — ворчу я себе под нос, но Гарри слышит меня:

— Не на курицу! На ворона! На сильную, красивую птицу! – Гарри делает опасный кульбит и продолжает, перекрывая свист ветра в ушах: — Следить за снитчем во время матча — совсем не то!

— Связки простудишь, лечить не стану! – ору я в ответ и устремляюсь вниз, заметив, что яркая звездочка-Тедди практически остановилась в своем движении.

Когда мы приземляемся, Тедди еле ковыляет на слабых лапках по траве вперед, к черному в темноте озеру. Гарри со стоном жалости пытается помочь ему, но я мешаю: раз сказано – сам, значит, сам.

Тедди буквально на брюшке доползает до воды, делает пару глотков и засыпает, даже не приняв человеческий облик. Вот теперь мы разворачиваем бурную деятельность – Гарри сдергивает легкую куртку, укладывает на нее мальчика и относит под ближайшее дерево, где его не потревожит даже легкий ночной ветерок.

— Я так за него волнуюсь, — говорит Гарри, когда мы уже отдыхаем от трудов праведных. – Он же совсем маленький…

— Ты ведешь себя, как курица-наседка. Он достаточно силен и взросл, если его выбрали богом волков, — отзываюсь я. – Черт, вокруг последнее время столько странностей творится, что я уже запутался.

— А… Северус, я есть хочу, — жалобно тянет Гарри. – Я даже палочку не взял, так торопился, молчу уже про еду.

— Сейчас что-нибудь придумаю…

Я шарю по траве, точно зная, что в ней должно оказаться то, что я ищу. Я видел листья, значит…

— Северус, этим даже птичку не накормишь, — заявляет Гарри, глядя на две найденные мной земляничины. – Ну, разве что очень маленькую птичку.

— Мистер, вы забываетесь, — хмыкаю я, проводя ладонью над ягодами.

Гарри, открыв рот, смотрит, как две крохотные землянички растут у меня в ладонях, становясь размером с крупное яблоко. Он хватает одну и с наслаждением запускает в нее зубы:

— Круто! Правда, я предпочел бы, чтобы они были размером с тыкву…

— Возьми еще одну, — предлагаю я, не сводя взгляда со стекающего по подбородку и дальше по шее земляничного сока. – Я не голоден.

Разумеется, я голоден, но вид Гарри, с таким удовольствием вгрызающегося в ягоды, отбивает всякий голод, кроме одного… Как же мне хочется провести языком по этой запачканной соком шее, собирая каждую капельку, а потом прильнуть к губам Гарри поцелуем и…

Гарри, наверное, не замечает в темноте, как мои глаза горят дьявольским огнем – как же я его хочу!

— Интересно, а вода теплая? – неожиданно спрашивает Гарри, глядя на переливающуюся в лунном свете гладь озера.

— Даже не думай, — категорически отрезаю я. – Ты не знаешь, что скрывается под водой.

Но Гарри разве слушает? Он преспокойно раздевается, заставляя меня буквально пожирать глазами его ладное, молодое тело.

— Пойдем, — Гарри возбужденно приплясывает голыми пятками по влажной от ночной росы траве. – Пойдем, поплаваем.

— Ни за что, — наотрез отказываюсь я. – Я не какой-нибудь дельфин, мистер Поттер.

— Ну, пойдем, без тебя будет не то, — надувает губы Гарри.

Я решительно мотаю головой. Не говорить же ему, что я не умею плавать!

Гарри, оставив попытки расшевелить меня, уже мчится к воде. Вскоре я имею удовольствие наблюдать, как он плещется, фыркая и брызгаясь. Впервые вижу, чтобы так заразительно купались – мне даже хочется скинуть глухую черную мантию, которую я нацепил, чтобы не продуло во время полета, и тоже поплавать в лунном свете и черной воде. Гарри плавает, как рыба – и ему даже не нужны никакие жабросли, чтобы я считал его полноправным обитателем водной среды.

— Северус! – раздается вдруг отчаянный вопль. – Помоги!

Я вздрагиваю, фокусирую рассеянный взгляд и вижу, как Гарри судорожно молотит ладонями воду, то всплывая, то вновь скрываясь из виду. Первой мыслью, пронзившей меня, было: «Судорога!».

— Только бы успеть, только бы успеть… — бормочу я, срывая на бегу рубашку, мантию и выскакивая из брюк. – Гарри! Держись!

Едва ступив в воду, я едва не ухожу с головой: под берегом сразу начинается глубокое место. Неумело, как сброшенный в воду щенок, плыву туда, где бьется Гарри.

«Сам утону, но тебя спасу», — проскакивает в голове мысль.

Что же это за мания спасать Поттера такая?

Я успеваю порядочно нахлебаться, но все-таки добираюсь до Гарри и крепко хватаю за талию. И только теперь понимаю, что стою на относительно мелком месте, а маленький гаденыш… смеется?

— Видел бы ты себя, — хохочет Гарри. – Обманули, обманули.

— Дерзкий мальчишка, — выдыхаю я со смесью раздражения и облегчения. – Я тебе еще припомню…

— Ладно тебе, — Гарри, как дельфин, плавает вокруг меня кругами. – Как еще затащить Северуса Снейпа в воду? Я хотел с тобой поплавать.

— Да не умею я плавать! – огрызаюсь я, уже отходя от гнева.

Гарри только брызгается и хохочет, ныряя и щекоча мне икры. От неожиданности я поскальзываюсь, и через мгновение, мокрый и разъяренный, сам набрасываюсь на Гарри, заставляя его окунуться.

Мы долго фыркаем и плещемся, и я уже не испытываю таких отрицательных эмоций, как на берегу. Тем более Гарри, мокрый, с капающей с волос водой, в лунном свете выглядит, как высшее существо. Да и он сам так смотрит на меня, что я начинаю забывать о собственном уродстве.

— Гарри… — закончить мысль я не успеваю – горячие, влажные мужские губы затыкают мне рот.

Его руки всюду – они гладят мои плечи, грудь, стряхивая капельки воды. Дерзкий и невероятно ласковый язычок дразнит меня, то ускользая, то снова доводя почти до полуобморочного состояния своими прикосновениями.

— Ну, чего ты хочешь? – задыхаясь под неумелыми, но искренними ласками, шепчу я. – Ты же знаешь, я для тебя губителен…

— Северус… — умоляюще шепчет Гарри, обвивая меня руками.

Я сцеловываю с его язычка рокочущие звуки моего имени:

— Из твоих уст мне приятнее это слышать. Не то, что Волдеморт: «Сэ-вэ-рус, мой покойный слуга…»

Гарри хохочет:

— Оговорка прямо по Фрейду, — и тянет меня на мелководье.

Пока мы идем, пробиваясь через толщу воды к берегу, я все еще мучительно пытаюсь придумать, как отсрочить близость. Все-таки я опасен для него…

Но вид мышц, перекатывающихся под влажной кожей, обтянутые мокрыми плавками ягодицы, капли на бледно-оливковой коже…

Мы кусались или целовались? Я не помню. Я вцепляюсь в Гарри так, как не цеплялся и за саму жизнь. Я провожу языком по влажной шее, чудом сохранившей земляничный привкус. Я прикусываю его соски, заставляя восторженно охнуть и податься ко мне. И когда вхожу, врываюсь в него, это настолько правильно, настолько хорошо, что мне удается забыть и про крылья, и про наследие, буквально запрещающее мне ощущать радости плоти… Я думаю только о том, кто распластался подо мной, на влажной, сочной траве, принимая все, что я могу и хочу ему дать…

— Северус, — вяло шепчет Гарри сразу после того, как я изливаюсь – предусмотрительно на траву.

— Что, мой хороший? – я, все еще разнеженный, провожу пальцами по щеке мальчишки.

— У меня голова кружится…

В следующий момент Гарри теряет сознание.

Этот ад никогда не кончится…

Глава 18


Кто решил вскипятить море?

Я качаюсь на жарких волнах, набегающих удушающей зыбью на мое разгоряченное тело. Будто медузы облепили меня – и жалят, заставляя болезненно вздрагивать.

— Мне больно, — бормочу я, и слышу в ответ:

— Потерпи, скоро будет легче. Потерпи.

Что-то мерзкое на вкус, жесткое и угловатое проходит в мое горло, и я начинаю задыхаться, а потом меня рвет. Долго, мучительно рвет. Больно, БОЛЬНО! Такое ощущение, что жизнь уходит, заменяясь невыносимой горечью и болью, а потом…

Потом приходит свет.


* * *

Я все еще качаюсь на волнах, но чувствую себя куда лучше. Осторожно открываю один глаз, второй, и через некоторое время неопределенности понимаю, что лечу. В сильных цепких руках.

— Северус? – слабо зову я.

— Очнулся, — выдох явного облегчения заставляет уголки моих губ дернуться в некотором подобии жалкой улыбки. – Гарри, что болит? Ты видишь меня?

Поднимаю глаза: на меня внимательно смотрят два агата. Огромные крылья раскинуты по воздуху, изредка лениво приподнимаясь.

— Я тебя вижу… А где моя метла?

— В моем кармане. Сильно уменьшенная. Но не советую лезть за ней сейчас.

— Почему? – возмущаюсь я. – Ты устал! Я могу и сам!

Северус возводит очи к небу:

— Гарри, разреши разъяснить тебе некоторые нюансы нашего положения. Ты был без сознания четырнадцать часов, тебя рвало кровью. Двенадцать из четырнадцати этих часов я вынужден лететь за Тедди и нести тебя на руках. Ты прав, я очень устал. И руки у меня не всесильные. Если ты неловко дернешься, я могу тебя и уронить, а вниз лететь очень долго. И даже если ты дотянешься каким-то чудом до моего кармана, проявишь чудеса беспалочковой магии и увеличишь метлу, то не сможешь лететь сам – ты слишком слаб. Так что заткнись, пожалуйста, и наслаждайся полетом.

Я невольно захлопываю рот и только скашиваю глаза вниз, чтобы следить, куда мы летим. Под нами раскинулось море зелени, и я даже без подсказок понимаю: лес. И внизу мелькает, то скрываясь, то появляясь снова яркая звездочка – мой приемный сын. Мой Тедди.

— Что это было? – спрашиваю я, когда мои глаза устают. – Было так жарко…

— Ты отравился, – лаконично отвечает Северус.

— Но мы же были осторожны…— пораженно шепчу я, ломая голову: как я мог отравиться?

— Слюной. Нам даже целоваться опасно, — следует мрачный ответ.

— И как же мы теперь..?

— Никак, — этот ответ еще мрачнее.

Я лихорадочно думаю: должен же быть выход! И когда я почти уже отчаиваюсь, в голове щелкает:

— Как я выжил тогда? Если отравился?

— Счастливое сложение обстоятельств. Во-первых, доза яда была небольшой. Во-вторых, после встречи с Нагини я решил перестраховаться и теперь всегда и везде ношу с собой безоар.

— Вот оно! – торжествующе восклицаю я. – Безоар! Это нам поможет!

— Не поможет, — почти рычит Северус. – Не от всех ядов спасает безоар, Гарри. И ты бы знал это, если б слушал на уроках!

— Не надо мне тут про уроки! – вскидываюсь я. – Старшекурсники говорили, ты иногда заставлял их пить собственные зелья, даже заведомо неправильные!

— Гарри! – рявкает Северус. – Да, я их заставлял! Не отрицаю! Но только те, от которых они не умрут и не превратятся ни в кого волосатого или четвероногого! И у меня всегда был под рукой безоар! Зато те, кто после собственного зелья проводили ночь в обществе Миртл, хотя бы начинали иногда заглядывать в учебник!

Северус устало моргает, не имея возможности потереть глаза, и тихо заканчивает:

— В школе я был готов ко всему. А ты меня очень напугал. Гарри, нам больше нельзя заниматься любовью.

Какой-то ужас наполняет меня, я даже не могу осознать в полной мере слова Северуса…

— Ты… Ты от меня отказываешься?

— Глупый, — фыркает Северус. – Я тебя не бросаю. Просто пока я не найду средства победить свой яд, нам нельзя даже целоваться.

— А как же тогда? – ком в горле мешает мне говорить.

— А вот так. Вместе, Гарри. Но без секса. Это же не самое главное для тебя?

Я поднимаю глаза и вижу, как Северус мягко улыбается. И эта улыбка, искренняя, не натянутая, бесконечно виноватая, покоряет меня. Конечно, не главное. Как он мог подумать? Я просто рядом, и буду рядом. Я знаю, мы с ним преодолеем эту напасть. Но только вместе.

— Я твой, — тихо шепчу я, точно зная, что Северус услышит.

Чувствую, что мы начинаем снижаться…

… — Отпусти меня! – рычу я, вырываясь из цепких рук Северуса. – Они же убьют Тедди!

Мы снизились как раз вовремя, чтобы увидеть, как Тедди, покорного и совсем несопротивляющегося, три здоровых оборотня ведут к статуе, установленной посреди поляны, залитой лунным светом. Только когда моего мальчика привязывают к этой статуе, а вокруг плотным оцеплением становятся ликантропы, он, наконец, понимает, куда влип и начинает мелко трястись.

— Братья! – провозглашает самый здоровый, а значит, самый главный оборотень. – Эта человеческая сущность была призвана Ликополисом, чтобы сделать его нашим богом. Он примет на себя нашу болезнь, он станет нашим господином и повелителем, если сможет пройти испытание города волков!

— Или станет неплохим обедом, — облизывается другой оборотень, и я бессильно прокусываю палец Северусу, зажавшему мне рот ладонью.

— Он справится, — шепчет мне на ухо Северус. – Он сильный. Он их бог.

Когда ликантропы режут ладони и сцеживают по несколько капель крови в бронзовую, явно очень древнюю чашу, я психую тихо. Но когда эту чашу подносят Тедди, и тот пьет, даже не спрашивая, что ему дают…

О, Северусу приходится приложить все усилия, чтобы я не кинулся с голыми руками душить этих отвратительных тварей, отнявших у меня сына! Чтобы я не стал грызть и кусать их, будто и сам – дикий зверь, чтобы я не устроил гигантскую гекатомбу за одну слезинку Тедди, который молча пьет кровь, зная, что если Ликополис не примет его господином, его убьют…

Статуя начинает дрожать и раздваиваться, а потом будто всасывает в себя Тедди… И тут у Северуса не хватает сил, чтобы удержать меня. Я кидаюсь к статуе и через мгновение оказываюсь в пустынном, мертвом городе. Сзади, как ангел мщения, с раскинутыми в стороны крыльями маячит Северус.

— Он туда побежал! – я несусь вслед за маленьким серым волчонком, чьи лапки оставляют крохотные следы в толстом слое пыли и песка, устилающем площади Ликополиса.

Я не успеваю опередить Тедди. Он добегает до установленного в центре алтаря и что-то хватает с него. Ворота Ликополиса открываются и я вижу, как стройные шеренги ликантропов входят в город волчьих богов…

Я тихо оседаю на землю: все кончено. Город принял Тедди. Город принял его.

Нас окружают оборотни, а у меня нет сил даже поднять руку, чтобы отбросить когтистые лапы, ложащиеся мне на плечи и вздергивающие вверх. Острые когти пропарывают мне футболку, раздирая кожу в кровь, но мне безразлично. Апатия и уныние наваливаются многофунтовым грузом – город принял Тедди. Он отнял у меня все.

— Борись! – слышу я, и два черных крыла закрывают мне обзор: это Северус врукопашную бьется с одним из оборотней, вздумавшим грубо схватить Тедди. – Это чары города! Тедди надо вынести из Ликополиса, слышишь? Тогда ворота закроются! Гарри, борись!

— Зачем? – вяло вопрошаю я.— Все кончено. Город принял Тедди.

— Гарри, бери мальчика и беги! Я прикрою! – Северус разбивает кулак в кровь, а еще один ликантроп, бессильно воя, прикрывает лапами разбитую морду. – Беги, я сказал!

Стряхиваю с себя оцепенение и сгребаю в охапку несопротивляющегося волчонка, все еще сжимающего в зубах древний серебряный медальон, местами уже основательно почерневший, и бегу к воротам Ликополиса, туда, откуда еще идут последние, припозднившиеся оборотни.

Я не помню, как бегу. Спотыкаюсь, едва удерживаю равновесие, но бегу, и вот уже близко вычурная решетка… Я последним усилием выбрасываю Тедди из ворот, и он пропадает где-то в другом измерении, а чугунные решетки вздрагивают и с ужасающим грохотом начинают закрываться.

— Северус! – вспоминаю я. – Северус, где ты?

— Беги! – еще один оборотень бессильно воет, пока Северус ломает ему шею безжалостными руками. – Беги, Гарри! Я остаюсь! Я прикрою!

Ну, нет. Я бросаюсь к нему и хватаю за руки, и тащу, волоку к медленно закрывающимся воротам, отпихивая бросившихся вслед ликантропов. Никто не вернется назад, кроме меня и Тедди. И Северуса.

— ААА! – дикий крик боли раздается, когда захлопнувшиеся ворота зажимают крылья Северуса, который не успевает их спрятать. – Гарри, беги!

Я не успеваю ничего ни сказать, ни сделать, Ликополис тает, исчезают ворота, а вместе с ними исчезают роскошные черные крылья, и я, рывком обняв своего мужчину, понимаю, что по его спине рекой льется густая кровь, в полуночном свете кажущаяся почти черной.

Мерлин всемогущий! Северусу оторвало крылья!

— Беги, — серыми уже губами шепчет Северус и обмякает на моих руках.

Кровь хлещет под моими пальцами. Если ее не остановить, Северус…

Я аппарирую нас к Невиллу. Он Ангел. Он должен помочь…




* * *

Немного не рассчитав, я чуть не приземляюсь на голову Луне, и та тихо сползает в обморок от вида изломанного тела на моих руках.

— Невилл! – несется мой крик по дому. – Невилл! Помоги!

Силы небесные, а что, если Невилла нет дома? Что, если он не успеет?

Отнимаю у очнувшейся уже Луны палочку. Укладываю Северуса на ковер и сдираю с него мантию, разрезая на кусочки с помощью Секо. На его спине зияют рваные раны, похожие на те, из которых росли его крылья…

Только нет больше крыльев. Нет крыльев.

И я не знаю, как его спасти.

Я останавливаю кровь, а Невилл все не идет. Я пытаюсь привести Северуса в сознание, а Невилла все нет. Когда он все же появляется, я уже нахожусь на грани истерики:

— Спаси его! – вцепляюсь я в Невилла, едва он, разбуженный Луной, прибегает в комнату. – Я знаю, ты Ангел, ты можешь!

— Ангелам нельзя лечить нефелимов, — напоминает Невилл, а я просто захлебываюсь горечью:

— Он умрет?

— Все когда-нибудь умрут, — следует ответ. – Гарри, тут уже ничего не сделать. Он уходит. Отпусти его.

Я падаю рядом с Северусом на колени и переворачиваю его, приподнимая голову. Его лицо, до сих пор мертвенно-белое, уже сереет. Кровь не идет из ран – такое ощущение, что она вся вытекла.

— Невилл, умоляю тебя, — обессилевшим от горя голосом шепчу я. – Мне без него мира не надо.

— Я не могу, Гарри. Правда, не могу… — Невилл искренне расстраивается, и я ему верю.

Но Северусу это не поможет…

И вдруг я так ясно понимаю, что его больше не будет… Не будет наших волшебных ночей, не будет объятий, не будет дружеских подтруниваний над моим знанием Зелий, не будет Северуса…

Его больше не будет…

— Нет, — срывающимся голосом кричу я. – Не уходи! Эннервейт! Эннервейт!

Тело Северуса подбрасывает в воздух, как тряпичную куклу, но он не приходит в себя. Я в отчаянии обнимаю его и кричу первое, что приходит мне в голову:

— Я люблю тебя! Не уходи! Я тебя люблю!

Никакой реакции.

И я уже перестаю верить в чудо, и только поскуливаю от отчаяния и боли, сидя с мертвым Северусом в объятиях на пропитанном кровью ковре, когда мои пальцы, касающиеся еще страшных ран, начинает вдруг щекотать. Я сначала не верю своим ощущениям, и только покачиваюсь взад-вперед, не в силах даже разрыдаться, но щекотка становится все сильнее, и когда я заставляю себя снова взглянуть на израненную, искалеченную спину Северуса, обмираю. Между моих пальцев прорастают нежные, невесомые перья. Белые, ангельские перья.

— Он все знал… — пораженно шепчу я, прежде чем облегчиться слезами. – Он знал. Дамблдор был прав…

А крылья все растут. Неудержимо.

И я вдруг верю, что все у нас будет хорошо.

@темы: фанфики, слеш, "Tenebrosi decemiur"